Как-то пришлось мне устроиться ночным дежурным в один из моргов. Работа
не пыльная, сутки через трое, клиентура покладистая, без особых
претензий.
Поначалу, конечно, было страшно и противно. Потом ничего,
привык. Однажды заступаю на дежурство. К вечеру появился Митрич. Он в
морге этом лет, наверное, двадцать проработал. Приходит и говорит:
-
Ты сегодня на ночь в дежурке закройся и не выходи, чтобы там ни
случилось. Ночь сегодня плохая. Первая ночь полнолуния, всякое может
быть.
Тут меня, естественно, прорвало. Какими только эпитетами я
Митрича ни наградил. Обидно мне показалось, что мало образованный
сторож меня, человека с высшим образование, пугать задумал.
Митрич молча выслушал и говорит:
- Как знаешь, я тебя предупредил, - развернулся и пошёл.
К
концу рабочего дня об этом инциденте я, наверное, и не вспомнил бы,
только насторожила меня одна деталь: Митрич был трезвым и говорил
вполне серьёзно. После работы старший прозектор задержался со мной
поговорить на философские темы, сидим в дежурке, спорим, а мне деталь
эта – Митрич трезвый и спокойный – покоя не даёт.
Поздно вечером мой
собеседник ушёл. Я запер за ним дверь и остался один. Проверил
морозильную установку, посмотрел, всё ли в порядке в прозекторских,
потушил свет и вернулся к себе в дежурку. Там так: входная дверь, рядом
дежурка и длинный Т-образный коридор, в конце которого расположены
двери, ведущие в трупохранилище, прозекторские и другие помещения. Всю
ночь в коридоре горит несколько ламп. В дежурке тоже свет гореть
должен, но сторожа, если спать ложатся, всегда его выключают. Двери,
кроме выходной, нигде не закрываются, просто плотно прикрыты. В дежурке
на двери задвижка, но всегда дверь оставляли настежь открытой. Как же
было и в ту ночь. На лице тихо: ни ветра, ни шума машин. На небе низкая
луна. Читаю Гримельсгаузена, но нет-нет да и прислушиваюсь к тишине. В
полночь в сон потянуло. Решил прилечь. И тут слышу, как в коридоре
скрипнула дверь. Осторожно, почти не слышно, но скрипнула. Выглянул из
дежурки, в коридоре свет тусклый, рассеянный, там, где двери, темно,
ничего не видно. Как-то не по себе стало. Однако думаю, пойду, погляжу,
почему дверь открылась. Пошёл, а чтобы уверенности себе придать, ступаю
твёрдо, шаги отдаются глухим эхом. И тут замечаю, нет, даже скорее
чувствую – впереди, в темноте, какое-то едва уловимое движение.
Отчётливо
вспоминаю: «Закройся и не выходи, что бы не случилось!» Медленно
отступаю в дежурку, захлопываю дверь и щёлкаю задвижкой.
По коридору
шорох быстрых шагов, обрывающихся у самой двери. Потом снаружи дверь
сильно тянут за ручку. Она поддаётся на несколько миллиметров, дальше
не пускает задвижка. В щели мелькает неясный тёмный силуэт, и в дежурку
просачивается явственный сладковатый запах трупа.
В следующее
мгновение я с дикой силой вцепляюсь в дверную ручку. А из коридора
что-то безумно жуткое пытается проникнуть ко мне. Царапает дверь,
дёргает ручку, шарит по косякам и стенам, и всё это происходит при
полном молчании. Не слышно даже тяжёлого дыхания. Только тянет из-за
двери запахом формалина и холодом.
Вместе с рассветом в коридоре
наступает гробовая тишина. Никто больше не царапает, не рвётся в дверь.
Но я ещё долгое время не могу выпустить ручку: так и стою, вцепившись в
неё побелевшими от напряжения пальцами.
Настойчивый звонок
возвращает меня к действительности и заставляет распахнуть дверь.
Коридор обычен и пуст: оттого кажется, что всё происходящее ночью было
диким, кошмарным сном. Замок, как всегда, заедает, и я долго не могу
его открыть. Наконец, мне это удаётся. На крыльце весело скатился
сменщик.
- Ну, ты здоров спать! Битый час звоню! – изумляется он.
Я невнятно мычу о том, что здорово перебрал спирта, ничего не слышал и что вообще меня лучше сегодня не трогать.
Рабочий
день в самом разгаре, а я никак не могу заставить себя уйти домой.
Нервно курю на крыльце служебного входа и отчаянно пытаюсь понять, что
было ночью – реальность или сон. Рядом курит старший прозектор, о
чём-то меня спрашивает, я ему что-то отвечаю, а у самого в голове
только одна мысль: «Это был сон, этого не может быть!».
Тут на крыльцо выходит практикант:
-
Андрей Андреевич, странный случай. Готовлю на вскрытие труп
утопленника, ну того, что привезли позавчера, а у него под ногтями
полно белой краски.
- Что же тут странного? – лениво спрашивает старший прозектор.
- Краска засохшая, старая, но надломы и срывы ногтей на руках трупа, по моему мнению, посмертные, свежие.
Они
уходят, а я подхожу к двери в дежурку. На высоте человеческого роста,
на гладкой белой поверхности отчётливо проступают полукруглые царапины
и неровные сколы…
